Не так давно в рамках летней площадки «Будь в Центре» ребята из Копейска посещали занятия по журналистике с преподавателем журфака ЧелГУ, в прошлом — обозревателем старейшей областной газеты «Челябинский рабочий» Андреем Сафоновым. На занятиях было очень живо, ребята активно вовлеклись в процесс, а когда все закончилось — не отпускали педагога, забрасывая его вопросами. Кто-то после этих встреч всерьез задумался над выбором будущей профессии. Чтобы понять, в чем секрет столь успешных лекций, мы отправились на разведку. Поговорили с Андреем Владимировичем о современных детях, журналистике, свободе слова и о том, почему освоить метод интервью полезно не только журналисту.
— Андрей Владимирович, вы журналист с многолетним стажем. Как вас занесло в педагогику?
— Я сотрудничаю с факультетом с 2004 года, а когда 4 года назад моя журналистская деятельность как основной вид работы прекратилась, я перешел работать в ЧелГУ на постоянной основе. Сейчас только преподаю.
— Вы журналистом себя по-прежнему считаете, или вы теперь педагог?
— Журналистом я считаю себя в большей степени, а назвать себя педагогом не решусь. Педагогика — это способность поступиться в какой-то момент своими интересами ради интересов дела. Я к этому не готов и никогда на это не был способен. Я склонен находить баланс между своими интересами и интересами людей, которые меня окружают, в том числе молодых коллег. Это все-таки не педагогика, это обычная коммуникация.
— То есть вы просто делитесь с будущими журналистами профессиональным опытом?
— Да. Я консультант. Имея какой-никакой практический опыт, могу студентам порекомендовать, как выстроить текст, как раскрыть и проработать актуальную проблему. Ну и в широком смысле пытаюсь объяснять молодым коллегам, что журналистика — это история не про тексты, видео и аудио. Это история про жизнь. И точно так же, как мы прорабатываем проблему для какого-то материала, мы можем искать пути выхода из проблемных жизненных ситуаций.
— Интервью я любил делать, конечно. Написал еще пару-тройку приличных статей, в которых получилось что-то высказать. А еще я всегда хотел заниматься очерками, зарисовками, скажем, из каких-то удаленных уголков Челябинской области. До сих пор мне это интересно.
— Как начинающему журналисту понять, получилось интервью или нет?
— Если ты поговорил с человеком пусть даже на вполне обыденную тему и по итогам этой беседы что-то для себя реально новое узнал, значит, интервью состоялось. Я стремился для себя делать некие открытия. В основном удавалось.
— Когда журналист готовится к интервью, он должен в первую очередь своим интересом руководствоваться или думать, что интересно его аудитории?
— Еще 10-15 лет назад я думал, что журналист должен руководствоваться интересами аудитории, но потом до меня дошло, что интересы аудитории вообще-то предугадать невозможно. И надо понимать, что ты часть этой аудитории, часть общества, для которого создаешь текст. И студентов всегда призываю максимально доверять себе. Главное, чтобы тема была интересна автору интервью. Тогда есть шанс, что она заинтересует и собеседника. А если уже два человека испытывают искренний интерес к обсуждаемой проблеме, то и на аудиторию текст тоже «зайдет».
— Навык брать интервью может быть полезен не только журналистам, правильно я понимаю?
— Совершенно верно. Метод интервью мы применяем в своей повседневной жизни, даже в бытовом, дружеском общении. Мы задаем вопросы, получаем ответы, как-то их комментируем, осознаем, рефлексируем и в итоге создаем определенную картину происходящего. В журналистике то же самое, просто журналист это делает осознанно, целенаправленно, и у него богаче инструментарий для качественного общения. Но даже если вы никогда не будете работать в журналистике, навыки коммуникации пригодятся вам в любой профессии. Интервью — это всегда переговоры, всегда поиск компромисса или сотворчество. В этом смысле журналистика как профессия позволяет синтезировать элементы разных сфер деятельности и как-то задействовать в актуальном формате в нужный момент времени.
— Есть принципиальная разница в общении со взрослыми людьми и со студентами, школьниками? Из вашего опыта.
— Со студентами, школьниками мне интереснее, потому что это совсем другой мир, он очень многому может научить. Со взрослым собеседником мы друг друга хорошо понимаем, и нам сложнее быть друг для друга открытием. А молодежь, дети — это всегда драйв.
— Вы работаете с молодыми людьми много лет. Замечаете, как меняются студенты из года в год? И меняются ли?
— Мне кажется, современные — менее эмоциональны. Не в смысле темперамента, а в плане отношения к каким-то вещам, к которым мое поколение относилось достаточно трепетно. Успеваемость, желание быть оцененным, отношение к тому, что ты делаешь, к тому месту, где учишься. И меня немного тревожит, что мы, взрослые, вместо того, чтобы научить их пользоваться этим своим спокойствием, пытаемся их как-то искусственно невротизировать, ставя им задачи, смысла которых сами не понимаем.
Современные дети — это не дети коллектива, в том смысле, в котором мое поколение привыкло коллектив воспринимать. Мы росли в некой общности, где то и дело ребенка спрашивали: «Ты что, лучше других?». Или: «Все это делают, а ты что, особенный?». И ребенок моего поколения после таких вопросов съеживался, начиная сомневаться в себе и утверждаясь в мысли, что быть особенным плохо, а нуждаться в особых условиях — проявлять наглость. Современные дети в силу своей поколенческой природы уже находятся в этих особых условиях. И вот именно эта особость каждого из них позволяет им объединяться в классные творческие коллективы, где каждый находит для себя свое место. И это здорово. И как только мы туда пытаемся привнести свое понимание коллективизма, у них начинается что-то похожее на панику, потому что они это воспринимают как вторжение чего-то чужого.
— Как они такие классные получились? Причина в развитии общества?
— Да, я думаю, что это общий глобальный тренд на гуманизацию, культивирование личностного начала. Подчеркну: не на воспитание индивидуалистов, а на поощрение индивидуальности.
Увы, стандартные управленческие подходы не всегда успевают за развитием общества, они традиционны, направлены на достижение средней температуры по больнице. Рейтинги, шкалы, развитие лидерских качеств…
— А с развитием лидерских качеств что не так?
— Когда мы пытаемся развить лидерские качества, мы нередко транслируем ребенку: есть все остальные и есть ты — лидер. Мы пытаемся помочь юному человеку стать вожаком. А детям-то этого не надо. Потому что лидером является каждый из них, и они друг с другом налаживают отношения, заботясь только о том, кто кому нужен. И вот это искреннее ощущение необходимости друг для друга создает те сообщества, в которых ребенку комфортно. Говоря про нужность, имею в виду некие творческие интересы, а вовсе не меркантильную, утилитарную составляющую.
Еще я недавно заметил такую особенность у современных ребят. Когда они ищут работу, многие рассматривают вакансии с зарплатой 50 тысяч и выше, что в лучшем случае вызывает недоумение старшего поколения. У нас-то как говорили: «Как потопаешь, так и полопаешь». Ты сначала научись, испытай все трудности, а потом получишь то, что заслужил. По моим ощущениям, деньги как ценность сегодняшних студентов интересуют в гораздо меньшей степени, чем нас. На стартовом этапе им нужно столько денег, чтобы не заботиться об их отсутствии. Какой-то базовый минимум, который позволяет удовлетворять основные потребности. И они стремятся не к тому, чтобы заработать как можно больше, а просто хотят делать то, что нравится, конструировать окружающее пространство.
— Да-да. На мой взгляд, это гораздо более прогрессивная форма мышления, более бескорыстная, в отличие от той парадигмы, в которой воспитывались мы. Для современного ребенка труд — это не условие материального благополучия, не обязаловка, а естественный процесс, смысл всего его существования, путь творческого развития. Труд — не значит «трудно», а деньги — всего лишь инструмент, а не цель, показатель статуса или мерило справедливости. Недавно наблюдал такой эпизод. В трамвай вошел подвыпивший мужчина. Грубо отказался оплачивать проезд. Кондуктор возмутилась. Рядом сидели два мальчика лет четырнадцати, судя по мускулам, спортсмены. Один из них достал банковскую карту и оплатил проезд безбилетника. “Зачем вы за него платите, он же вам в отцы годится!” — недоуменно возмущалась кондуктор. Но парни были уже далеко в своих мыслях. В этом наша с ними поколенческая разница: мы стремимся делать “как должно”, а они делают как проще, не заботясь о реакции со стороны. И в этой их простоте гораздо больше человечности, чем в нашем стремлении к справедливости.
— И что, трудно с сегодняшними школьниками и студентами вам не бывает?
— Конечно, бывает! Точнее, трудно не мне с ними, а им со мной. Во-первых, как любой преподаватель я вынужден вторгаться в их мир, а они к этому относятся без восторга, даже если понимают необходимость такого вторжения. Во-вторых, мы занимаемся творческой профессией, смысл которой во взаимодействии с сознанием, душой каждого человека — нашего читателя, зрителя, слушателя. Соответственно, творческими приемами, которые можно усвоить раз и навсегда, она не ограничивается. Требуется навык создания новых, собственных приемов, адекватных конкретной жизненной или профессиональной ситуации. Для того, чтобы такие приемы анализа, осмысления происходящего вырабатывать, студент должен воспринимать окружающее его пространство несколько шире и глубже, чем он привык. Значит, ему придется корректировать комфортные для себя представления о реальности. Это очень непросто. Но без этой способности изменять, иногда существенно, привычки восприятия не бывает профессионала-гуманитария. Особенно в медиасфере, где, с одной стороны, важно доверять себе, а с другой — удерживаться от соблазна подстраивать реальные факты под удобную для себя позицию. В конечном счете именно уважение к факту и чужому мнению делает мир гармоничнее. Когда мы с моим коллегой, молодым преподавателем, объясняем, что альтруизм — это не только позитивное качество личности, но, чаще всего, трагедия, сколько болезненного негодования видим в глазах первокурсников и сколько горячих возражений от них слышим! Но даже если после таких, эмоционально непростых занятий тебя на следующий день в коридоре встречают с улыбкой, значит, все круто, работаем дальше. И я благодарен студентам за их доверие, потому что понимаю: корректировка добросовестно сформированных представлений о должном дается очень нелегко.
— Это что-то про «синдром отличника»?
— Да. Нужно понимать, что синдром отличника — это ресурс. Главное, вовремя убедить себя в том, что это не единственный и не самый важный ресурс. Иначе любая проблема будет восприниматься гораздо острее, чем она того стоит.
Плохо, когда такие “синдромы” формируем мы, взрослые. Несколько лет назад меня пригласили на вечер в музыкальную школу. Там одна девочка в благодарность педагогам сыграла на скрипке что-то невероятно вдохновляющее. После выступления на сцену вышла ее мама и начала с гордостью рассказывать, что у ее дочери средний балл в школе 4,77… У меня внутри все рухнуло. Думаю: у вас ребенок прикоснулся к божественному, он только что с Богом разговаривал, какая разница, какой у нее средний балл!
— Что думаете о понятии «одаренность»?
— Я убежден, что каждый ребенок в чем-то одарен. В сельской школе, где я учился, был парень, маленький разбойник, который остался на второй год. Учительница говорила, что лучше него никто пол не вымоет. И вот он, такой брутал, которого все боялись, когда дежурил, брался мыть пол, и, действительно, делал это лучше всех. Ну и кто скажет, что делать мир чище и опрятнее — менее значимый талант, чем делать мир умнее. В этом плане все дети очень одарены. Важно понять, в чем именно, не выстраивая каких-то иерархий — этот более одаренный, этот менее. Необходимо создавать условия для развития каждого.
ЧТО ТАКОЕ ЖУРНАЛИСТИКА?
— Андрей Владимирович, что такое, на ваш взгляд, журналистика? И существует ли она сегодня?
— Журналистика — это как раз та инфраструктура, тот инструментарий, который помогает людям находить общие интересы и воплощать в жизнь некие идеи. Посредством диалога искать точки соприкосновения.
Это способ побудить людей разговаривать друг с другом для того, чтобы очерчивать главную проблему и находить пути ее решения. В этом смысле журналистика, конечно, есть и всегда будет. Не нужно воспринимать журналистику как такой неизменный рынок труда, работающий по формуле “деньги — товар — деньги”. Реальность намного сложнее, разнообразнее и предоставляет колоссальное количество возможностей. Если ощущаешь себя журналистом, то, даже не вписываясь в традиционные системы СМИ, можешь делать свою работу и получать нормальные деньги. Хотя возможностей проявить себя и в традиционных средствах массовой информации более чем достаточно.
— А что со свободой слова?
— Есть заблуждение, от которого нам давным-давно пора избавиться. Мы думаем, сейчас вот что-то произойдет, и нам дадут возможность говорить все, что мы хотим. У меня возникает три вопроса. Первый: с чего мы это взяли? Второй: с чего мы взяли, что нам кто-то чего-то должен давать? И третий: даже если нам все это дадут, что мы со всем этим будем делать? И когда речь идет о свободе слова, ее надо воспринимать не как возможность выйти на улицу и прокричать все, что хочешь. Если вы дискутируете со своим начальником, продвигая свою идею, которая полезна — вы, осознанно или нет, отстаиваете реальную свободу слова. Идете, кстати, на определенный риск. Но если считаете нужным на него идти, вы пользуетесь свободой слова и что еще важнее — расширяете пространство этой свободы. Особенно это важно для гуманитарной сферы, где процесс взаимодействия не может выстраиваться по принципу «делай, как я сказал». В конце концов, свобода в медиа, да и в стране в целом — это совокупность личностных свобод внутри корпораций. Проще говоря, какой смысл быть свободным в социальной сети, если у себя на работе ты не можешь четко сформулировать собственный интерес, соотнести его с интересами коллег и корпорации в целом, а в самый ответственный момент, когда этот интерес нужно отстаивать, скромно прячешь язык за зубами!
— Андрей Владимирович, беседовать с вами очень интересно, и текст этого интервью наверняка получится объемным. У меня дилемма. Говорят, большие тексты сейчас никто не читает?
— Объем текста не важен. Значение имеет его качество и особенности графической, визуальной подачи: фотографии, врезки… Это заблуждение, что дети не читают большие тексты: два поколения выросли на “Гарри Поттере”, сейчас дети запоем читают манги, еще что-то. Причем, не только в Интернете, следят за выходом печатных томов. Интерес к чтению не снизился. Просто одно дело читать по любви, другое — по обязанности. Любовь к чтению убивает как стремление ее привить. Если ребенка не трогать, не заставлять, он сам найдет, что почитать. И уже отталкиваясь от того, что он читает, можно проводить параллели с теми произведениями, которые, на наш взгляд, он прочитать должен — той же классикой, к примеру. То же касается журналистских текстов, больших интервью. Поэтому пишите, как пишется. Главное, чтобы в тексте был смысл и для вас самих он был значим.
Беседовала Евгения Нациевская
Фото Альбина Анварова